Саморост или жизнь в двух мирах

В предыдущих заметках я рассмотрел этапы развития в профессии, перешел к социальным ролям и личным качествам, затем разобрался с персоной, индивидуацией и самостью, наконец, прошелся по этапам развития ребенка. Это похоже на работу клиента в терапии, когда он вместе с терапевтом разбирается в себе.

Мама при этом часто выходит на первый план, что неудивительно, ведь ее роль очень важна, особенно в детстве. Когда ребенок маленький, от матери зависит не только его физическое выживание, но и психологическое:

Ребенок всецело зависит от матери, которая играет для него роль своего рода внешнего органа, осуществляющего метаболизацию его переживаний. На данном этапе мать исполняет роль посредника между психикой ребенка и его переживанием, и это главным образом означает помощь в переработке тревоги. Это похоже на то, как будто бы ребенок дышит психологическим кислородом при помощи «легких», которые дает ему мать.

Дональд Калшед, «Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа»

Что это за тревога такая и какие «легкие» дает ему мать?

Описать психику новорожденного крайне сложно, потому что слов на этом уровне еще нет. Можно сказать, что ребенок воспринимает мир в «сыром» виде, как есть. Его затапливает аффектами, все перемешано, непонятно что за чувства, откуда они и т.д. Например, у младенца болит живот и он не понимает: ему кто-то делает больно снаружи или живот болит изнутри? Или он может размахивать руками и напугаться, потому что, опять же, не понимает, что это его руки.

И тут на помощь приходит мама. После рождения ребенка она находится в особом состоянии, которое дает ей возможность ощущать примитивные чувства младенца. Можно сказать, что ее психика и психика ребенка переплетены между собой, они «общаются» телепатически, на уровне бессознательного.

Мама сначала обозначает его существование в реальном мире, например, играя с ним в игру «чьи это ручки?» или «говоря» ему, что у него болит животик. Затем мама помогает ему переваривать «сырой» психический материал, предоставляя в «аренду» недостающие пока части психики — те самые «легкие» из цитаты выше.

Ребенок начинает понимать какой он и что означают те или иные чувства и эмоции. Мама фактически дает ребенку ощущение собственного «Я».

Однако оно пока еще слабое, только формируется, поэтому возникает тревога несуществования (смерти) «Я» во внешнем мире: вдруг мама не справится, чем тогда «дышать»? Но обычно она справляется, и даже если оставляет младенца одного, то возвращается до того, как у ребенка закончится запас психологического кислорода.

Если же мама своих «легких» по каким-либо причинам не предоставляет, то это все равно что оказаться в открытом космосе:

Что касается Мэри, то принадлежащее далекому прошлому переживание x+y+z единиц депривации (то самое исчезновение «легких») было представлено в ее сновидении в образе маленькой девочки, которая в беззвучном крике, раскинув руки, уплывала в открытый космос, лишенная снабжения кислородом из-за отсутствующей связи с «материнским» кораблем.

Дональд Калшед, «Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа»

Создается ощущение, что мама бросила ребенка физически. Да, такое тоже возможно, но чаще всего мама никуда не пропадает, она рядом, но отсутствующая, не сонастроенная с ребенком, ей не до него. Или, наоборот, с мамой все в порядке, но ребенок почему-то не хочет с ней состыковываться.

Что остается младенцу? Варианты могут быть разные и один из них — создать себе некий «скафандр», чтобы защитить себя от космоса «сырых» чувств (продолжаю цитировать Калшеда):

Наиболее типичной динамикой является регрессия одной части Эго к инфантильному периоду и одновременно прогрессия другой части Эго, то есть слишком быстрое взросление, которое приводит к скороспелой способности к адаптации во внешнем мире, часто в качестве «ложного я» (Winnicot, 1960a). Вслед за этим прогрессировавшая часть личности начинает опекать регрессировавшую часть.

Проще говоря, раз родителя нет, приходится становиться родителем самому, разделившись на две части: младенца, который перестает расти и взрослеть, и условного взрослого (тот самый «скафандр»), который, напротив, взрослеет очень быстро, чтобы заботиться о младенце.

Помню, в начале личной терапии я именно так описывал свои ощущения: есть Булат-взрослый и Булат-ребенок, хочется их как-то объединить в цельного Булата. Даже подходящую картинку нашел:

Скафандр-клетка точно передает суть проблемы такого разделения: взрослая часть защищает ребенка, но делает это так хорошо, что когда он хочет выйти из клетки, она никуда его не выпускает:

Прогрессировавшая часть личности представлена в сновидениях образами могущественных благодетелей или злобных существ, которые защищают или преследуют, а иногда удерживают в пределах какого-то замкнутого пространства другую, уязвимую часть. Иногда в своей ипостаси защитника это благожелательное/злонамеренное существо принимает образ ангела <...> Однако чаще «заботящаяся» фигура предстает перед сновидческим Эго в ужасающем демоническом обличье <...> в виде самого Сатаны.

Дональд Калшед, «Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа»

Аналогично предыдущим частям, сопоставим карту Таро. Это карта Дьявола, и она — как раз про «заботящуюся» фигуру из цитаты выше.

Если кажется, что карта притянута за уши (там Сатана, тут Дьявол), то вот еще кусочек из той же книги:

По-видимому, невыносимые страдания, причиненные травматической ситуацией, которую пережили наши несчастные пациенты в раннем детстве, представляют для них проблему и в настоящем. Кажется, будто психика стремится увековечить травму в бессознательных фантазиях, это ведет к тому, что пациенты даже во сне остаются переполненными тревогой, напряжением и ужасом. Однако в чем состоит цель, или «телос» (telos), такого дьявольского самоистязания?

Подсказка в поисках ответа на этот вопрос может быть получена в результате анализа этимологии слова «дьявольский» (diabolical), которое образовано от греческих dia (раздельно, через, врозь, между) и ballein (бросать) (Оксфордский словарь английского языка, OED), таким образом, одно из его значений – «разбрасывать, разделять». Отсюда «diabolos», или дьявол, в общепринятом значении – это тот, кто препятствует, разрушает или дезинтегрирует (диссоциация).

Это то самое разделение, о котором я писал выше. Ребенок вместе со своими эмоциями застревает во внутреннем мире, а во внешнем мире механистически функционирует взрослый.

Как подобный самостоятельный рост или саморост может выглядеть для окружающих? Например, вот так :)

Ребенок в облике злобного существа

Пока я думал, как бы поудачнее это описать, вспомнил, что в 2003 году вышла компьютерная игра, которая так и называлась — Саморост.

Погуглил, оказывается в одном из интервью разработчик игры рассказал, почему он так назвал игру:

"Samorost" in Czech means a root or piece of wood which resembles a creature; but it is also a term for a person who doesn't care about the rest of the world. I think it's a nice Czech word which has various meanings.

Перевод:
«Саморост» на чешском языке означает корень или кусок дерева, напоминающий какое-то живое существо; но это также термин, обозначающий человека, которому безразличен весь остальной мир. Я думаю, что это хорошее чешское слово, которое имеет различные значения.

«Кусок дерева, напоминающий какое-то живое существо». Как знакомо! Меня, например, на терапевтической онлайн-группе Дмитрия Смирнова сравнивали с поленом:

Писклявый — это про младенца, полено — про «скафандр». И со скафандром-поленом, наверное, действительно трудно взаимодействовать:

Что касается «человека, которому безразличен весь остальной мир», то мир не то чтобы безразличен, скорее из-за отсутствия мамы не получилось в него загрузиться (вспомните конец прошлой заметки) и выстроить с ним отношения. Космос вокруг, с кем выстраивать то?

К счастью, как показывает практика, группа окончательно помогла мне наладить контакт между ребенком и взрослым, а это открывает любопытные возможности в плане работы терапевтом.

Допустим, клиент приходит на терапию и вместе с терапевтом отправляется во внутренний мир бессознательного. При этом терапевт, во-первых, должен «оставаться в сознании», чтобы сопровождать клиента в его путешествии:

Так или иначе, удивительно, насколько присутствие терапевта рядом помогает. Будто осознаю боком сознания, что, да, меня плющит эмоциями, но... Не знаю, как сформулировать. Как будто за руку держишься. Или как в фэнтези, когда при проведении ритуала есть тот, кто вернёт обратно.

Из отзыва клиентки

Во-вторых, он должен хорошо знать территорию, будучи проводником для клиента. Почему это важно? Например, клиент может запросто завести терапевта на незнакомую территорию, где тот потеряет контакт с реальностью. Или на территорию личной травмы терапевта, где вместо того, чтобы разбираться с проблемами клиента, будет разбираться со своими за его счет. Так или иначе, он теряет свою терапевтическую позицию.

Чем в такой ситуации интересен терапевт, который разделен на ребенка и взрослого, при условии, что между этими частями налажен контакт?

Ему не нужно идти из внешнего мира во внутренний, детская часть там с рождения и этот мир для нее знаком и привычен, что позволяет легко сонастроится с бессознательными процессами клиента, но не вовлекаться в них, потому что взрослая часть, находясь во внешнем мире, наблюдает за своими и клиентскими эмоциями и чувствами со стороны: нейтрально, безоценочно, готовая в любой момент вернуть клиента обратно.

Известный психоаналитик Нэнси Мак-Вильямс пишет, что таких «людей не удивляют и не пугают свидетельства существования бессознательного. Из-за интимного и часто непростого знакомства с процессами, находящимися для других вне наблюдения, психоаналитические идеи для них оказываются более доступными и интуитивными, чем для тех, кто проводит годы на кушетке, взламывая психические защиты и получая доступ к скрытым импульсам, фантазиям и чувствам».

Такой вот я терапевт — живущий в двух мирах одновременно.